Кто из ленинградцев не знает сфинксов на Неве возле Академии Художеств? Да и не только ленинградцев! Коли кто тут мимо проходил, тот обязательно обратил внимание на год, высеченный на постаменте в граните - 1830. Это тогда их привезли в Россию. А у причала установил их в 1832 году архитектор Константин Тон.

А что именно в этом году в город Святого Петра приехали мои предки, едва ли кто-то знает. И не из Египта занесло их сюда, а из Германии - хотя ведь тогда и Германии ещё как таковой не было, ну и, понятно дело, были они не сфинксами, а просто-напросто стеклодувами-ремесленниками.

В России в те времена в деревнях стали появляться потрясающей красоты расписные шкатулки, разносы, матрёшки, глиняные игрушки, а в деревнях Тюрингского леса - это здесь горный хребет так называется - жители занимались стеклодувным промыслом: выдували из стекла пёстрые шарики, мастерили  ёлочные украшения и другие удивительные штучки. Это мастерство в стеклодувном искусстве передавалось по наследству из рода в род. Слава о мастерах разошлась далеко за пределами Германии.

Как-то раз в конце 1820-х годов проездом из своего турне по Европе в одну из затерянных здесь в горах деревушку заехал переночевать граф какой-то датский. Попутно он хотел найти себе мастера-стеклодува высокого класса - граф строил себе новый дворец. Там нужно было много стекла. Выбор пал на старика Мюллера, который слыл в округе опытным мастером. А он и был моим прапрапрадедом (только не ошибитесь: трижды пра-!!!). В те годы в Германии, видно, жизнь не сладкая была. Собрал свои пожитки старый стекольщик, сына своего Иоганна с женой (а может, и ещё кого-то!), и подался со своей семьёй в поисках заработка в страну Данию. Вёз туда дед Мюллер и свою маленькую внучку Анни, мою будущую прабабушку (она родилась в 1828 году - ровно на сто лет раньше моей сестры Магдалины).

Но родина Гамлета встретила пришельцев из Тюрингских гор неприветливо и сурово. Чужестранцев ждали неудачи. Говорят, вроде бы и года он там не прожил. Прежний мастер по стеклу, попавший в немилость у графа и ставший подмастерьем, портил дело старику Мюллеру. Работа не клеилась, стекло не получалось, граф прогнал Мюллера из своего поместья.

Старый стеклодув не решился больше возвращаться на родину. То ли гордость тому причиной, то ли что другое, но поехал он в Петербурх к своему родному брату, который уже давно, чуть ли не при Екатерине ещё, нашёл себе приют в России и работал стеклодувом где-то на стекольном заводе - уж не в Луге ли? Точно этого я не могу утверждать.

Понятно дело, никто нашей семейной истории никогда не записывал, а потому и мало что сохранилось в памяти из тех далёких времён. (Долгими зимними вечерами собиралась семья за общим столом и кто-нибудь из старших рассказывал о житье-бытье в старые времена. Так познавали ребятишки историю своих предков, но, увы, стирались постепенно подробности...).

Когда я был ещё очень маленьким - а в семье дома говорили с нами только по-немецки - наслышался я многих интересных историй и рассказов о далёком прошлом, о жизни наших родственников и предков. Дети - народ очень впечатлительный, и память детская срабатывает очень хорошо.

И я стараюсь быть очень добросовестным пересказчиком и ничего по возможности не выдумывать самому. Я долго потом пытался вспомнить хоть какое-нибудь географическое название, которое позволило бы мне более точно определить место родины моих предков - деревню какую-нибудь, город, но кроме слова „Лауша“ вспомнить мне ничего не удавалось. Перерыл все имеющиеся у меня географические карты, искал Лаушу, где только мог, но нигде обнаружить не сумел. Неужели детская память не сработала? Неужели я ошибся? Неужели что-то напутали тётушки?

Прошло много лет, очень много лет... Только в 1969 году, когда мне уже самому было более 48 лет, я нашёл Лаушу на карте Германской Демократической Республики. Не подвела меня детская память! Есть такая Лауша! Именно в горах Тюрингии.

А вот перед глазами и „Путеводитель по ГДР“, издание 1975 года. Маршрут: Веймар - Эйсфельд с заездом в Лаушу (4 километра в сторону). Вот она, Лауша - цитирую: „Центр Тюрингского производства ёлочных украшений. Здесь Людвиг Мюллер-Ури (умер в 1888 году) создал искусственный человеческий глаз, выпускаемый сегодня на государственном предприятии „Стекло Лауша“. Туристам рекомендуется посетить музей стекольного искусства.“.

Мюллеров в Германии на каждом шагу -  пруд пруди. Так что искать мне своих дальних родственников в горах Тюрингии, честно говоря, что иголку в стогу. Но что бы там ни было - следы-то есть!

И не только этот глаз, что в музее хранится - тут в городе некоторые бабушки заявили даже, что я похож чем-то на покойного мастера на фотографии. Ну, не правда ли, здорово! Да и известно, что первая печь для варки стекла была задута здесь в 1597 году Грейнером и Мюллером. Выходит, куда ни кинь - везде Мюллеры. Тесен мир получается! Выступал я раз по ленинградскому телевидению осенью 1990 года. Спрашивает меня ведущий, откуда мол и что. Ну, и сказал я кратко, что были  мои предки стеклодувами из Тюрингии и прибыли они в Россию в начале прошлого века.

Всего я на телевидении рассказать не мог.

А на другой день телефонный звонок: так и так, вчера видел вас по телевидению. Мои предки тоже были стеклодувами  и тоже приехали из Германии в тридцатых годах прошлого века. А было их три семьи: Хаген - это я, Кильгаст и ... тут ещё фамилию называет, да я её в переполохе и от неожиданности не запомнил.

- Эти фамилии вам что-нибудь говорят? - вопрос из трубки.

- Как не говорят - мой прадед был Кильгаст!

- Тут, правда, одна деталь, неувязочка - приехали-то они не прямо из Германии, а через Данию...

Вот так неувязочка! А может, наоборот, увязочка? Артелью промышляли по свету. Стеклодув, между прочим,  -  это вам не сапожник или портной: мастерскую в любом месте не откроешь. В Питере нужно было искать стекольный завод, всем гуртом вместе работать. Понятно, Кильгаст мог найти невесту и среди Мюллеров.

А невеста таковая подрастала. Внучке старика Мюллера, Анне, в то время было четыре года от роду. И суждено ей потом было стать моей прабабушкой.

К сожалению, в семейных устных преданиях почти ничего не сохранилось о тех далёких временах, кроме самых скудных сведений о нашей непосредственной родственной линии. Известно доподлинно, что Анна Иоганновна дважды была замужем: первый её муж Фридрих Людорф - Федька Людорф, как у нас пренебрежительно говорили дома - спился и помер, оставив её с дочерью Эмилией.

Второй - Иоганн Кильгаст, шлифовальщик стекла по профессии - был более покладистым мужчиной, но и тот вскоре после женитьбы умер от холеры. От второго брака у Анны Иоганновны осталась дочь Юлия, будущая моя бабушка. Трудно было матери одной растить двух дочерей. С помощью крошечной горелки наплавляла она цветные стеклянные головки на поломанные иголки и эти булавки продавала. А за иголками ходила она пешком в далёкое село Рыбацкое, что на берегу Невы, в немецкую колонию к дядюшке гравёру.

Детей потом пришлось отдать в приют Анненской церкви на воспитание. Там девочки и выросли. Позже я узнал, что церковь была одной из старейших в городе. Возникла ещё в 1704 г. в Петропавловской крепости!

В 1730 церковь построили на новом месте*. В приюте детей держали до конфирмации (до 16 лет).

Старшая сестра Эмилия встала на самостоятельный жизненный путь раньше.

Юлия после церковного приюта работала много лет у немца-булочника по фамилии Бёц где-то на Среднем проспекте Васильевского острова в районе 3-й линии. В нашем семейном альбоме до войны хранились фотографии всех детей этого булочника - целая галерея великолепных портретов, четыре дочери и четыре сына.

Любопытный факт: одним из зятьёв Бёца был знаменитый тогда сахарный фабрикант Кёниг. Его дом был по той же линии, только на Большом проспекте.

Из церковных книг архива гор.Рыбинска точно известно, что Юлия Анна родилась в 1850 году и вышла замуж 1876 году, т.е. не слишком молодой. Поскольку она, безусловно, была интересной девушкой - любопытно было бы знать, как складывалась её жизнь,  и почему она не вышла замуж в Питере, а уехала в Рыбинск к вдовцу с двумя детьми, которого она вовсе не знала и который был на 15 лет старше её.

Но это всё к слову сказано. Так или иначе, но устроились мои предки в Петербурге и стала им Россия-матушка второй родиной. И никто сегодня не скажет, где они тогда жили и как устроились. Надо полагать - ближе к стеклу! А был в те времена в Петербурге стекольный завод в южной части города за Обводным каналом. В 18-м веке называлось это место „Озерки“ или „Стеклянка“ и принадлежало князю Григорию Потёмкину. В 1770-х построил он здесь стекольный и зеркальный заводы. А в 1791 заводы эти перешли в казну после смерти князя. Так появился в Петербурге казённый стекольный завод.

Неподалеку в селе Рыбацком ещё и немецкая колония была. Теперь уже и по карте можно посмотреть, куда прабабушка к дядюшке своему ходила. И если считать первого Мюллера, имени которого история наша, к сожалению, не сохранила, то род его сегодня продолжает уже восьмое поколение.

И с гордостью я могу сказать, что большинство из них осталось петербуржцами. Да я и сам везде оставался им, несмотря на сорок с гаком лет, которые меня заставили жить вдали от Ленинграда, сперва в трудармии, точнее, в филиале ГУЛАГа, потом в ссылке и наконец, так сказать, „вольнопоселенцем“ не по своей воле без права и возможности вернуться домой, в родимый мой город.

А когда я потом один или со знакомыми бродил по залам ленинградских и пригородных музеев и дворцов, созерцал их великолепие - зеркала и люстры - мне порой приходило  на  ум, что, может быть,  тут где-то скрыты работы моих прадедов.

В общем же судьбы моих предков очень похожи на судьбы многих тысяч иных немцев, переселявшихся в те годы в Россию по приглашению тогдашних властителей Империи Российской. Только под Петербургом возникло в конце 18-го века более тридцати немецких поселений, колоний,  как их называли.

Двести с лишним лет жили и работали здесь немцы-колонисты. Двести с лишним лет сохраняли свою культуру, язык, традиции. А в начале войны выслали их на восток. Так расплачивались они, честные труженики и мастера своего дела,  только за кровь своих предков.