Обсудили сценарный план, наметили выступающих. Потом он мне говорит:

- Кто-то должен явиться связующим звеном передачи, сыграть роль „ведущего“. Мы, конечно, можем пригласить ведущего из студии, но желательно, чтобы ведущий был специалистом завода. Мало ли какие могут возникнуть по ходу дела вопросы, могут создаться тупики, из которых легче выбраться человеку, знакомому с заводом, с машиностроением. Я бы, например, предложил тебя. Как ты на это смотришь?

А я - что? Пожалуйста! Но нужно посоветоваться со специалистами, с начальством. Может быть, есть кандидатура более подходящая. Посоветовались - говорят, кандидатура подходящая.

Пишем тексты выступлений. Каждый выступающий свой, я - свой. Потом редактор их забирает, склеивает воедино и возвращает.

Меня везут на студию „посмотреть“. Режиссёр передачи Г.Бражко тоже мне знаком. Побеседовали о том о сём. Прощупывает меня в смысле владения речью.

- Ладно, - говорит, - подойдёт.

Пошли в студию. Там камеры, разный там свет, декорации, кто-то что-то репетирует, жизнь идёт своим чередом. А между прочим, любопытно.

Поставили меня перед камерой. Один в камеру глазеет, другой - в телевизор. Потом местами меняются.

- Поговорите о чём-нибудь! - предлагают мне.

А мне жалко, что ли! Начал что-то молоть, что бог в голову послал.

- Ладно, - говорят. - Хорошо.

Так состоялось моё „крещение“.

Кстати, вопрос фотогеничности при телепередаче весьма важен. Мне рассказали для примера, как одна девочка, постоянный диктор детских передач, после летних каникул в лагере основательно загорела, и когда её „посмотрели“ по возвращении в город, она на экране превратилась в старушку. Пришлось её месяца два не показывать. Даже грим не спас.

В общей сложности передача о заводе должна была продолжаться 50 минут. Начало в студии в Челябинске. Диктор делает вступление, потом слово предоставляется представителю Обкома. Следует короткий фильм о заводе в сопровождении диктора, так сказать „Пройдёмтесь по заводу“.

Затем передача переключается в цех завода и идёт непосредственно оттуда. С завода вновь уходим на студию в Челябинск, там представитель Управления СНХ (Совнархоза) отвечает на заданные ему с завода вопросы.

Механизм передачи довольно сложный и должен быть отлично слажен. Время строго ограничено и лимитировано для каждого выступающего. Конечно, никаких бумажек на руках ни у кого не может быть. Все „свободно говорят“.

Участники проведения передачи приехали на завод довольно рано и в сравнительно большом количестве. Настраивались, устанавливали аппаратуру, антенны, свет, налаживали прямую телефонную связь со студией.

Полшестого прошли с режиссёром окончательно по цеху и местам передачи. Он мне обстоятельно разъяснил задачи, пояснил моим партнёрам их действия. Передача из Челябинска должна была начаться без двадцати семь вечера. Цех ориентировочно должны были включить без пяти семь. Закончить репортаж я был обязан 23 минуты восьмого.

Минут за 15 до включения работы Челябинской студии режиссёр передачи, дав мне последние указания, скрылся в автобусе ПТС (передающей телестанции) и уселся за пульты. Теперь перед его глазами были включены все передающие камеры.

С этого момента я уже никакой связи ни с кем не имел, режиссёр был связан с операторами камер. Оператор первой передающей камеры - на этой камере при её включении загорался красный огонёк - должен был рукой дать мне сигнал о начале репортажа с моей стороны. Всё остальное время - все 30 минут передачи - руководил я.

Уходя в автобус, режиссёр сверил наши часы, а я пошёл в противоположный конец цеха, в сущности, на другой пролёт. Здесь я встал в исходную позицию под свет прожекторов, держа в руке микрофон и глядя непрерывно на часы, чтобы не прозевать начала. Цех работал нормальную вторую смену, хотя все были предупреждены, что всякое хождение по пролёту в районе камеры во время передачи запрещено, но никто, в сущности, точно не знал, в какой момент начнётся передача.

Уже более часа сияли прожектора и у камер крутились операторы. Когда началась передача, ничто, в сущности, не изменилось, только разве ближайшие работяги заметили, что я заговорил в микрофон: в цехе во время работы довольно шумно, грохочут станки, режется металл, движутся вдоль цеха мостовые краны, передающие грузы и детали с места на место.

Время подкрадывалось к без пяти семь. Я волновался, а «красная лампочка» на камере всё не загоралась (меня предупредили, что её свет означает, что камера действует).

Время! Лампочка вспыхнула. Камера с разворотом медленно поплыла на меня. В этот миг перед объективом, чуть не зацепив его, пропёрлась какая-то тётка в спецовке. Чтоб её!

Вот объективы камеры направлены на меня. Рука оператора вздрогнула - я понял, что мне пора начинать.

- Добрый вечер! - обращаюсь я в пустоту к двухмиллионной аудитории моих сегодняшних зрителей. - Мы находимся с вами в цехе завода...

Дело пошло! Рассказываю о цехе, о работе без брака, подхожу к соседнему станку к расточнику, завязываю с ним короткую беседу.

Потом я направляюсь на участок сборки в другой конец цеха, камера провожает меня „в зад“. Вот столик мастера участка, здесь я должен положить микрофон: с ним я работу закончил.

Второй микрофон подготовлен для меня вблизи от второй площадки. Здесь я его беру в руки и выхожу на свет прожекторов, где меня „ловит“ вторая камера и „выводит“ ко второму месту действий.

Но тут... Неожиданно провод моего микрофона цепляется за какой-то гвоздь в полу, хотя я заранее перед передачей просмотрел весь свой путь по пролёту именно из этих соображений.

Я вынужден остановиться, вернуться, освободить провод и пойти назад.

Потом режиссёр рассказал мне, что он в своём автобусике-передатчике „вырубил“ меня немедленно из кадра и стал показывать с другой камеры участок сборки, пока меня не было. Когда я появился на месте действий, передача продолжилась, и меня снова „взяли“ в мою камеру.

Вот она, работа на телевидении!

Здесь, на участке, стоят две наши машины для добычи угля. Передача ведётся с двух камер - справа и слева.

Мне предстоит „проинтервьюировать“ трёх человек, при этом камеры по воле режиссёра могут и должны в процессе передачи попеременно включаться в работу и выходить из игры.

Моя задача следить за красненькими глазками и ориентировать своих партнёров на передающую камеру. А на нас со всех сторон направлены ослепительные лучи прожекторов и эти красненькие огоньки на камерах почти не различишь.

Передача идёт. Мы разговариваем. Но идёт и время. Я заглядываю на часы - хотя увлекаться этим я не могу, меня постоянно видит зритель. Партнёры мои волнуются, очевидно, не меньше меня. Мне приходится кое-где подсказывать наводящим вопросом или полусуфлёрской репликой текст.

- Иосиф Абрамович! Нам известно, что сейчас в студии телевидения находится начальник техотдела Управления товарищ Рябцев, - говорю я. - После окончания репортажа с завода он сможет ответить на наши вопросы. Скажите, может, у Вас есть какие-то претензии к Совнархозу или Управлению, пожелания? Прошу Вас!

Партнёр мой упорно не хочет говорить на камеру и предъявляет претензии мне, сколько я ни стараюсь развернуть его на объектив. Фу! Бестолковщина! А у меня ещё не хватает профессиональных навыков, чтобы поправить его вслух.

Вот и последний мой партнёр вышел на площадку по моему приглашению. Начинаю разговор и вдруг замечаю, что прозевал очередной манёвр режиссёра, перебросившего передачу на правую камеру. Отступаю на шаг назад. Во-время! Первые слова моего собеседника я перекрыл своим затылком.

Всё чаще смотрю на часы: 20 минут восьмого, 21... На лице моего собеседника мелкими капельками выступил пот. Он говорит уже целых 8 минут. Уже второй раз подталкиваю его локтем: пора и совесть знать! Вставляю фразу, чтобы сбить его с бесконечной нити. Опять разошёлся!

- Пётр Филимонович! Наше время истекает, - заканчиваю я его выступление. - Очень благодарен Вам за информацию!

Произношу несколько закругляющих фраз.

И наконец:

- На этом передачу с Копейского Машзавода имени Кирова мы заканчиваем! - вдруг красный огонёк на камере гаснет. Всё!

Но мне приказано находиться на площадке и „не выходить из роли“ до тех пор, пока не начнут гаснуть огни прожекторов, то есть пока не появятся несомненные признаки работы ПТС. Продолжаю стоять на месте и смотреть на камеру.

Проходят всего две секунды, ну от силы три, и огонёк на камере снова загорается. Хорошо, что я не сделал никаких движений из кадра! А было такое искушение после того, как погас огонёк!

- Передаём слово студии телевидения! - огонёк не гаснет. - До свидания, товарищи! - выдавливаю я ещё из себя. Ну, теперь уж действительно всё! Гаснет огонёк и сразу за ним юпитеры. Ко мне быстрыми шагами подходит техник и отбирает микрофон.

Я спешу к автобусу ПТС и на контрольном экране вижу продолжение передачи уже из Челябинска. Представитель Совнархоза отвечает на наши вопросы. Но вдруг изображение расплывается и меркнет - это снимают антенну. Конец! Всё! „Передача закончена“.

1. Передачу 10 сентября 1965 года „Наши интервью“ - из зала выставки ЦБТИ (Центральное Бюро Технической Информации). Продолжалась 35 минут,