Каталог статей

Главная » Статьи » Автобиографическая проза » Детство и отрочество

Ночь в лесу

Елизаветино под Ленинградом, лето 1939 года.

 

Тень берёзки, растущей около дома, доползла до опушки леса и скрылась в кустах ольшанника. Поблекли мохнатые лапы могучих елей, и только стройные вершины их покрыты густым багрянцем.

Красный солнечный диск на минуту повис над далёкими очертаниями Чёрного леса, потом осторожно коснулся его силуэта и, соскользнув, погрузился в золотой закат. Серебристые облачка над горизонтом ещё раз разгорелись, вспыхнули ярким блеском, потом померкли и угасли на фоне бледнеющего зарева.

Летний день потух, уступив место короткой августовской ночи. С полей повеяло прохладой. Над соседней лужайкой поднялась лёгкая полоса тумана и, как дым угасающей папиросы, медленно потянулась к лесу.

Не шумит больше ветерок в листьях берёзки, под которой я лежу в гамаке. Не слышно больше гула трудовых пчёл, попрятались на ночь назойливые мухи. Только изредка пролетит запоздалый жук, жужжа тяжёлыми крыльями.

Чуть в сторонке от меня на скамеечке с книгой в руках сидит Мэри. Она уже больше не читает, а, откинувшись на спинку, смотрит куда-то вдаль на закат.

- Мэри! - тихо окликаю я её.

- Что? - отвечает она, гдядя всё тем же мечтательным взором перед собой.

- Знаешь, что я придумал? Пойдёмте в лес!

- В лес? Так ведь уже поздно! - Мэри озадаченно смотрит на меня.

- Ну и что ж? Мы ведь ещё ночью никогда в лесу не бывали!

- А матери что скажут?

- А что скажут? Ничего не скажут!

- Ну, пойдёмте! - Мэри решительно поднимается со скамьи. - А где Бруно?

- Он за пиджаком пошёл.

В дверях дома, натягивая на плечи пиджак, показывается мой брат Бруно.

- Буська, - подзываю я его, - иди-ка сюда! В лес пошли?

- В лес? Пошли.

- Мальчишки, подождите меня. Я что-нибудь одену, - Мэри исчезает в дверях, а мы с братом подходим к растворённому окну и заглядываем в комнату. Наши мамы оживлённо беседуют, сидя за столом.

- Мам, а мам! - зову я в окошко.

- Ну, что тебе?

- Мы в лес пойдём!

- В лес? В такую-то темень? Спать пора, а не в лес!

- Что ты - спать! Погода-то какая! Мы ж ненадолго!

- Ну, идите, полуношники! Только ненадолго!

Мы отходим от окна и ждём Мэри. Вскоре и она, выбежав из дома, присоединяется к нам.

- Ну что?

- Пошли! - категорически отвечает она, и мы направляемся к лесу, который начинается прямо за огородом.

Трава уже покрылась свежей росой, тапочки становятся сразу же сырыми. Почерневший лес таинственно молчит, словно зачарованный злым волшебником. И таинственный этот мрак, и загадочное молчание это с особой силой влечёт нас туда, в неизведанное царство тьмы.

Мы идём молча, а тёмные ели, расступаясь перед нами, пропускают нас под свои ночные своды и снова смыкаются за нами. Мы погружаемся в полнейший мрак.

Лес, который мы днём исходили вдоль и поперёк, в котором мы знаем каждую тропинку, каждый камень, в котором мы ещё вчера носились с криками и песнями, вдруг стал совсем неузнаваемым, таким сказочно таинственным. С трудом различимы фантастические очертания полусгнивших пней, кустарников и кочек. По спине невольно пробегают мурашки.

Мы знаем, что нет здесь ни разбойников никаких, ни диких зверей, мы не верим ни в леших, ни в иные чудеса, и бояться нам абсолютно нечего. Но всем немного жутковато.

Мы останавливаемся на знакомой дорожке и молча стоим, напряжённо вслушиваясь в гробовое молчание ночи.

- А куда мы пойдём? - приглушённым голосом спрашивает Бруно.

- По-моему, по дорожке не интересно, - решаю я. - Пошли напрямик, к Лесной дороге. Около болота свернём на неё. А дальше видно будет.

Спутники мои молча соглашаются, Бруно сворачивает в лес. Мы с Мэри следуем за ним. Сухие колючие еловые веточки царапают лицо. Паутинки налипают на лоб и щёки. Под ногами то и дело хрустят хворостинки, хотя мы стараемся ступать как можно мягче. В темноте мы то натыкаемся на стволы деревьев, то утопаем в мягких кочках кукушкиного льна. А темень такая, что я с трудом различаю перед собой фигуру брата.

- Тихо! - шёпотом неожиданно останавливает нас Бруно. - Слушайте, кто-то идёт!

Мы замираем на месте, придерживая дыхание, и напряжённо вслушиваемся в тишину. Кажется, что слышишь учащённое биение сердца своего соседа, но это твоё собственное готово выпрыгнуть из груди.

До боли в глазах всматриваемся в темноту, но ничего, кроме причудливых контуров поваленной ели, разглядеть не можем.

Но чу! Кто-то в темноте шагнул в лесу и остановился... Проходят секунды томительного выжидания - ещё одна, третья... мы невольно пригибаемся ниже к земле. Вот опять шаг! Ветка хрустнула - и снова тихо... Потом снова шаг...

Теперь у нас уже не остаётся никаких сомнений: кто-то медленно, пожалуй, крадучись, идёт по лесу навстречу нам... Мэри, обеими руками вцепившись мне в руку и, почти касаясь губами моего уха, взволнованно шепчет:

- Кто это, Роберт?

- Не знаю, - так же тихо отвечаю я.

- Тш-ш-ш! - шипит на нас Буська.

Мы замолкаем и снова вслушиваемся: звуки шагов доносятся до нас всё отчётливее. Но что это за звук?

- Да ведь это лошадь! - вдруг громко говорит Буська, выпрямляясь во весь рост. - Слышите, траву щиплет? Пошли дальше!

Будто тяжесть какая-то сваливается с наших плеч. Даже самим смешно становится! Как нас мог напугать табун мирно пасущихся в лесу лошадей!

 

Мы выбираемся на прогалину возле болота. Несколько лошадей бродит по лесу, удивлённо поглядывая на нас. Мы проходим мимо и вскоре выбираемся на поляну.

- Хватит! Дальше не пойдём! - говорю я своим компаньонам.

Чёрный шатёр звёздного неба раскинулся над нами. Могучие ели отступили назад. Таинственный лес выпустил нас на волю. И сразу исчезло чувство подавленности. Голоса наши зазвучали громко, на душе стало веселей.

- Эх, давайте разведём костёр! - предлагает Буська, тут же принимаясь за поиски сухого пня и можжевеловых веток.

Мы располагаемся на поляне, Буська расжигает костёр между двумя старыми пнями. Я ложусь на спину и любуюсь мерцающим светом ярких звёзд. Мэри садится рядом со мной.

Бруно подбрасывает в костёр свежие ветки можжельника, и весёлые снопы искр взмывают к небу, застилая собой серебристую полоску Млечного Пути и угасая в вышине.

Пламя костра то трепещется красноватыми языками, то прячется в тлеющих угольках развалившихся пней, а старые ели на опушке то озаряются дрожащим светом костра, то отступают снова в темноту.

Мэри задумчиво смотрит в костёр, а тёплые его лучи ласково играют на её лице. Она молчит. Мы все молчим - каждый занят своими мыслями.

Как хорошо здесь в лесу! Как тихо! Моя рука ищет её руки, и Мэри мягко отвечает на моё пожатие.

И я знаю, что это значит - это значит: я люблю тебя, как мне с тобой хорошо, хорошо, когда ты рядом...

И на душе так легко, так хорошо! Кажется, никогда бы не ушёл отсюда, с этой тихой поляны, где никого нет, никого, кроме неё и Буськи...

Но вот последние язычки пламени заползают в чуть тлеющие уголёчки на кучке золы.

Становится вновь прохладно и темно. Пора идти домой...

 

* * *

Угас костёр... Угасла и жизнь моего брата Бруно, не успев ещё разгореться по-настоящему. Угасла навсегда... Да и любовь тоже со временем угасла...

Только маленькие фотографии в семейном альбоме напоминают мне о ней, о далёких годах юности...

Мэри осталась жива после ленинградской блокады. Вышла замуж в Нижнем Тагиле, и потом я её окончательно потерял...

 

 

Комментарии:

 

Было написано 10 апреля 1966 года и отослано в Московскую немецкую  газету „Neues Leben“ („Новая жизнь“), но опубликовали там только в апреле 1990 г.;

опубликовано писателем и критиком Герольдом Бельгером в литературно-художественном и общественно-политическом альманахе „Феникс“, Алма-Ата - Москва, № 30, 2000 г.

 

Категория: Детство и отрочество | Добавил: RAL (05.07.2008)
Просмотров: 856 | Рейтинг: 0.0/0 |
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Приветствую Вас Гость