Главная » Статьи » Автобиографическая проза » Детство и отрочество |
Елизаветино под Ленинградом, лето 1939 года. Тень берёзки, растущей около дома, доползла до опушки леса и скрылась в кустах ольшанника. Поблекли мохнатые лапы могучих елей, и только стройные вершины их покрыты густым багрянцем. Красный солнечный диск на минуту повис над далёкими очертаниями Чёрного леса, потом осторожно коснулся его силуэта и, соскользнув, погрузился в золотой закат. Серебристые облачка над горизонтом ещё раз разгорелись, вспыхнули ярким блеском, потом померкли и угасли на фоне бледнеющего зарева. Летний день потух, уступив место короткой августовской ночи. С полей повеяло прохладой. Над соседней лужайкой поднялась лёгкая полоса тумана и, как дым угасающей папиросы, медленно потянулась к лесу. Не шумит больше ветерок в листьях берёзки, под которой я лежу в гамаке. Не слышно больше гула трудовых пчёл, попрятались на ночь назойливые мухи. Только изредка пролетит запоздалый жук, жужжа тяжёлыми крыльями. Чуть в сторонке от меня на скамеечке с книгой в руках сидит Мэри. Она уже больше не читает, а, откинувшись на спинку, смотрит куда-то вдаль на закат. - Мэри! - тихо окликаю я её. - Что? - отвечает она, гдядя всё тем же мечтательным взором перед собой. - Знаешь, что я придумал? Пойдёмте в лес! - В лес? Так ведь уже поздно! - Мэри озадаченно смотрит на меня. - Ну и что ж? Мы ведь ещё ночью никогда в лесу не бывали! - А матери что скажут? - А что скажут? Ничего не скажут! - Ну, пойдёмте! - Мэри решительно поднимается со скамьи. - А где Бруно? - Он за пиджаком пошёл. В дверях дома, натягивая на плечи пиджак, показывается мой брат Бруно. - Буська, - подзываю я его, - иди-ка сюда! В лес пошли? - В лес? Пошли. - Мальчишки, подождите меня. Я что-нибудь одену, - Мэри исчезает в дверях, а мы с братом подходим к растворённому окну и заглядываем в комнату. Наши мамы оживлённо беседуют, сидя за столом. - Мам, а мам! - зову я в окошко. - Ну, что тебе? - Мы в лес пойдём! - В лес? В такую-то темень? Спать пора, а не в лес! - Что ты - спать! Погода-то какая! Мы ж ненадолго! - Ну, идите, полуношники! Только ненадолго! Мы отходим от окна и ждём Мэри. Вскоре и она, выбежав из дома, присоединяется к нам. - Ну что? - Пошли! - категорически отвечает она, и мы направляемся к лесу, который начинается прямо за огородом. Трава уже покрылась свежей росой, тапочки становятся сразу же сырыми. Почерневший лес таинственно молчит, словно зачарованный злым волшебником. И таинственный этот мрак, и загадочное молчание это с особой силой влечёт нас туда, в неизведанное царство тьмы. Мы идём молча, а тёмные ели, расступаясь перед нами, пропускают нас под свои ночные своды и снова смыкаются за нами. Мы погружаемся в полнейший мрак. Лес, который мы днём исходили вдоль и поперёк, в котором мы знаем каждую тропинку, каждый камень, в котором мы ещё вчера носились с криками и песнями, вдруг стал совсем неузнаваемым, таким сказочно таинственным. С трудом различимы фантастические очертания полусгнивших пней, кустарников и кочек. По спине невольно пробегают мурашки. Мы знаем, что нет здесь ни разбойников никаких, ни диких зверей, мы не верим ни в леших, ни в иные чудеса, и бояться нам абсолютно нечего. Но всем немного жутковато. Мы останавливаемся на знакомой дорожке и молча стоим, напряжённо вслушиваясь в гробовое молчание ночи. - А куда мы пойдём? - приглушённым голосом спрашивает Бруно. - По-моему, по дорожке не интересно, - решаю я. - Пошли напрямик, к Лесной дороге. Около болота свернём на неё. А дальше видно будет. Спутники мои молча соглашаются, Бруно сворачивает в лес. Мы с Мэри следуем за ним. Сухие колючие еловые веточки царапают лицо. Паутинки налипают на лоб и щёки. Под ногами то и дело хрустят хворостинки, хотя мы стараемся ступать как можно мягче. В темноте мы то натыкаемся на стволы деревьев, то утопаем в мягких кочках кукушкиного льна. А темень такая, что я с трудом различаю перед собой фигуру брата. - Тихо! - шёпотом неожиданно останавливает нас Бруно. - Слушайте, кто-то идёт! Мы замираем на месте, придерживая дыхание, и напряжённо вслушиваемся в тишину. Кажется, что слышишь учащённое биение сердца своего соседа, но это твоё собственное готово выпрыгнуть из груди. До боли в глазах всматриваемся в темноту, но ничего, кроме причудливых контуров поваленной ели, разглядеть не можем. Но чу! Кто-то в темноте шагнул в лесу и остановился... Проходят секунды томительного выжидания - ещё одна, третья... мы невольно пригибаемся ниже к земле. Вот опять шаг! Ветка хрустнула - и снова тихо... Потом снова шаг... Теперь у нас уже не остаётся никаких сомнений: кто-то медленно, пожалуй, крадучись, идёт по лесу навстречу нам... Мэри, обеими руками вцепившись мне в руку и, почти касаясь губами моего уха, взволнованно шепчет: - Кто это, Роберт? - Не знаю, - так же тихо отвечаю я. - Тш-ш-ш! - шипит на нас Буська. Мы замолкаем и снова вслушиваемся: звуки шагов доносятся до нас всё отчётливее. Но что это за звук? - Да ведь это лошадь! - вдруг громко говорит Буська, выпрямляясь во весь рост. - Слышите, траву щиплет? Пошли дальше! Будто тяжесть какая-то сваливается с наших плеч. Даже самим смешно становится! Как нас мог напугать табун мирно пасущихся в лесу лошадей! Мы выбираемся на прогалину возле болота. Несколько лошадей бродит по лесу, удивлённо поглядывая на нас. Мы проходим мимо и вскоре выбираемся на поляну. - Хватит! Дальше не пойдём! - говорю я своим компаньонам. Чёрный шатёр звёздного неба раскинулся над нами. Могучие ели отступили назад. Таинственный лес выпустил нас на волю. И сразу исчезло чувство подавленности. Голоса наши зазвучали громко, на душе стало веселей. - Эх, давайте разведём костёр! - предлагает Буська, тут же принимаясь за поиски сухого пня и можжевеловых веток. Мы располагаемся на поляне, Буська расжигает костёр между двумя старыми пнями. Я ложусь на спину и любуюсь мерцающим светом ярких звёзд. Мэри садится рядом со мной. Бруно подбрасывает в костёр свежие ветки можжельника, и весёлые снопы искр взмывают к небу, застилая собой серебристую полоску Млечного Пути и угасая в вышине. Пламя костра то трепещется красноватыми языками, то прячется в тлеющих угольках развалившихся пней, а старые ели на опушке то озаряются дрожащим светом костра, то отступают снова в темноту. Мэри задумчиво смотрит в костёр, а тёплые его лучи ласково играют на её лице. Она молчит. Мы все молчим - каждый занят своими мыслями. Как хорошо здесь в лесу! Как тихо! Моя рука ищет её руки, и Мэри мягко отвечает на моё пожатие. И я знаю, что это значит - это значит: я люблю тебя, как мне с тобой хорошо, хорошо, когда ты рядом... И на душе так легко, так хорошо! Кажется, никогда бы не ушёл отсюда, с этой тихой поляны, где никого нет, никого, кроме неё и Буськи... Но вот последние язычки пламени заползают в чуть тлеющие уголёчки на кучке золы. Становится вновь прохладно и темно. Пора идти домой... * * * Угас костёр... Угасла и жизнь моего брата Бруно, не успев ещё разгореться по-настоящему. Угасла навсегда... Да и любовь тоже со временем угасла... Только маленькие фотографии в семейном альбоме напоминают мне о ней, о далёких годах юности... Мэри осталась жива после ленинградской блокады. Вышла замуж в Нижнем Тагиле, и потом я её окончательно потерял... Комментарии: Было написано 10 апреля 1966 года и отослано в Московскую немецкую газету „Neues Leben“ („Новая жизнь“), но опубликовали там только в апреле 1990 г.; опубликовано писателем и критиком Герольдом Бельгером в литературно-художественном и общественно-политическом альманахе „Феникс“, Алма-Ата - Москва, № 30, 2000 г.
| |
Категория: Детство и отрочество | Добавил: RAL (05.07.2008) | |
Просмотров: 856 | Рейтинг: 0.0/0 | |
Всего комментариев: 0 | |
Категории каталога | ||||
---|---|---|---|---|
|
Форма входа |
---|
Поиск |
---|
|
Друзья Рюкзака |
---|
|
Статистика Рюкзака |
---|
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
Опрос Рюкзака |
---|